Приполярный Урал. Быль о пребывании в этом параллельном мире.
Наконец-то, спустя практически месяц после возвращения с Приполярного Урала, размещаю основной фотообзор тех сказочных краев, ибо пока в наших краях продолжалось бабье лето и не было дождей у нас была сенокосная эпопея. Как и полагается, сенокос был завершен к празднику окончания урожая, Осеннему Равноденствию. Только теперь появилось время разобрать фото и показать некоторые моменты этого незабываемого странствия. Итак, в путь.. Как я уже писал, добравшись до Инты (участников было двое), мы забрасывались до поселка Желанный интатуровскими вахтовками с попутной группой. Далее же путешествовать мы отправились самостоятельно. А теперь фото.
О, моя северная страна!
Первая часть путешествия по Приполярному Уралу (Желанный — г. Народная — перевал Кар-кар — г. Манарага) была сухопутной с частичным сплавом по реке Манарага. Рюкзаки у нас были килограмм по 40-45, посему особо не бежали.
Въезд в национальный парк «Югыд Ва» (республика Коми).
Закат в северной тундре. Чистое от облаков небо — крайняя редкость в сиих краях. Погода менялась порою на протяжении часа, то Солнце, то вдруг сразу дождь, а то и снег. Почва на большинстве пути болотистая, лишь на высоте в горах можно было идти в ботинках, во всех остальных случаях — исключительно полезны болотные сапоги. 🙂 Изнуряющей жары, от которой мы сбежали, не было ни разу, а в середине августа в горах началась настоящая зима с сугробами. Но тем не менее, чем дальше мы продвигались в глухие северные края, тем большее и непрерывное изумление от местных суровых красот постигало нас, ибо впечатления просто сплошной лавиной валились на протяжении всего путешествия 🙂
Вдалеке показались горы.
Приполярная ночь. Добравшись до Желанного, мы отошли от него и остановились на ночлег, кое-как отыскав клочок условно-сухой земли посреди болот.
И вот переночевав первую холодную северную ночь, мы вошли в эту волшебную страну. Прямо по центру — гора Народная (Поэнурр) — высшая точка Урала.
На берегу озера Мал. Балбанты.
Гора Народная (Поэнурр).
Гора Старуха-Из. Высота одного только скальника около километра. Окружающие горы поражали масштабами! Домики внизу — бывшая стоянка оленеводов.
Гора Старик-Из. На переднем плане оберег оленеводческого балка.
Даа.. Жизнь в этих краях постоянно загибала раком ))) 
А в тундре колосилась такая вот трава.
Вокруг нас сурово стояли впечатляющих масштабов каменные исполины-горы. Часть хребта Карпинского.
Река Балбаню, на заднем плане гора Народная, уже в тучах и дожде-снегу, от ясной погоды не осталось и следа за два часа.
И снова приполярная ночь. Остановились недалеко от ледника Балбан.
Одна из наших ночевок. На заднем плане ледник Балбан. К нему мы и отправились затем.
Скромный костерок в тундре, ибо с дровами здесь напряг.
Ягода, названия которой мы так точно и не выяснили. Достаточно вкусная.
Листья княженики, одной из вкусных северных ягод, растущих в местной тундре.
А это уже олений помет )) Здесь он повсюду, ибо наиболее вольготно в этой тундре живется разве что оленям да медведям 🙂
Вот мы и добрались до озера у ледника Балбан. Вода во всех озерах в северных горах исключительно прозрачна, а за счет пород, лежащих на дне, вода в них приобретает изумительные то изумрудный, то синеватый оттенки.
Одна из наших ночевок у озера возле перевала Кар-Кар на высоте 1111 м над уровнем моря, здесь ночевали перед и после посещения вершины Народной. Дров здесь нет совсем, посему в эти две ночи обходились без костра сухим горючим.
На одном из камней в воде озера прямо в гранитный камень был впечатан сей след огромного размера. Кто ходил по этим камням, когда они еще были гоячими и жидкими?
Синевато-изумрудная вода озера.
Далее мы отправились на гору Народная. Фото озера, у которого ночевали, но уже со склона горы.
Плитняк на подъеме. Горы на Приполярном Урале из каких только пород не состоят, повсюду огромные гранитные глыбы, конечно же в изобилии кварц, горный хрусталь и прочие другие полезные ископаемые, в том числе и золото.
Народная нас встречала в тучах. Впереди Мордор ))
Попутные виды с Народной.
Единственная растительность здесь — мхи и лишайники.
Вид на озеро Голубое с высоты 1582. На этой высоте на подъеме нам попался вертикально стоящий камень, причем высота 1582 — это высота горы Иремель.
На вершине горы Народной (Поэнурр).
Ледник на горе Народной.
Вид с Народной в сторону Победы.
Озеро из которого начинается река Манарага.
Внизу сказочная долина реки Манарага. Эх, не передают фото всей масштабности увиденного воочию.. Смотря на все это великолепие постоянно вспоминались мотивы легенд о сказочных северных странах. Царство властелинов колец 🙂
Вид в сторону долины реки Манарага с начала спуска к перевалу Кар-Кар с Народной.
Повсюду растет родиола розовая (золотой корень). Мало где можно встретить ее в таких количествах!
Далее мы отправились через перевал Кар-Кар в долину реки Манарага, дабы добраться в гости к красивейшей горе, царице гор Уральских — Манараге.
Пейзажи из долины реки Манарага.
Крылатая отсавила знак!
Далее мы отправились вдоль реки Манарага в направлении одноименной горы. Горные пейзажи вокруг продолжали наращивать наше изумление!!
Айс найден! 🙂 По ночам периодически были уже морозцы. И это в первой половине августа.
В долинах рек тундра переходит в невысокие заболоченные леса.
И вот показалась красавица Манарага. Не передать словами ощущения мощного магнетизма, коим обладает эта магическая гора. Манарага манит!
Одна из Колоколен. Вобще их несколько.
Переночевав на очередной стоянке, мы отправились в гости к царице Манараге. Погода в этот день выдалась на удивление тихой, безветренной, достаточно теплой и солнечной, да и облака разбежались по всему небу небольшими табунами, открыв уже почти забытый за дни пройденного пути вид Синего Неба 🙂 Манарага словно ждала нас в этом затишьи, да и было для чего, мы несли ей много гостинцев со многих других энергетичных мест 😉
Буреломы в северном лесу.
Вот мы поднялись за границу леса. Манарага словно огромный мощнейший магнит буквально тянула к себе! Непередаваемое ощущение. С этого места и до вершины нам еще более километра по вертикали. Еще Манарага мне напомнила очередного спящего дракона. Если смотреть справа налево — голова, гребень, хвост и мощные лапы-отроги в четыре стороны от горы.
Вид в обратную сторону по пути на Манарагу.
А нам прямо и прямо вверх. Манарага.
Еще несколько видов, кои довелось узреть по пути на гору. О, моя северная страна! Твои просторы суровы, сказочны, непостижимо древни, пропитаны и сочатся невиданной Силой!
На подходе к вершине. Знаменитые башни Манараги. Чтобы совершить полный траверс горы уже необходимо альпинистское снаряжение. Без него даже до вершины не добраться, которая находится на второй слева (если смотреть от реки Манарага) башне гребня.
Вид в сторону одного из отрогов горы и долины реки Манарага.
На этой башне вершина Манараги.
Далее я уже полез без рюкзака, с ним же оставил и фотоаппарат, т.к. они уже откровенно мешались передвижению по этому уже далеко непростому рельефу. Дальше я поднялся через каминное образование (где оставил несколько артефактов) внутри первой башни Манараги до верха первой башни, на вторую башню в одиночку и без снаряжения передвигаться уже было достаточно опасно. Посозерцав завораживающие окружающие виды с горы, пора уже было поворачивать обратно, ибо небо начало заволакивать тучками.
Спустившись с Манараги, а на подъем и спуск ушел целый день, мы заночевали на берегу реки Манарага. Утром следующего дня мы отправились до впадения реки Манарага в реку Косью.
А вот, в середине августа, нас настигла зима. В горах выпало снега по пояс.
Далее наше путешествие перешло в водную фазу. Хотя воды хватало и раньше в виде дождя сверху и болот снизу, теперь, когда мы отправились далее по реке, воды стало вобще в избытке 🙂 Постоянно приходилось останавливаться чтобы вылить воду из лодки (перехлестывало через края на порогах), а также для просушки насквозь промокшей одежды у костра.
Сплав по Косью. На реке есть достаточно опасные для сплава места, горная река — есть горная река. Очень много огромных камней, а так же длинных порожистых мест. Надо сказать сплав был непростым.
В глубоких заводинах реки кристалльно прозрачная вода выглядела изумрудной. Сказочно!!
Изумрудный плес у горы Медвежья Лапа.
Одна из Колоколен.
Гора Манарага. Покрывшись снегом, стала еще суровее, но от этого не менее красива.
Колокольни. В горах уже вовсю зима.
Вновь показалась гора Манарага. Уже с обратной стороны.
Зима наступает. В то время, как повсюду стоит жара и горят пожары, здесь все уже замерзает.
Завершение одного из опасных участков на Косью.
Далее мы уже выплыли из гор, река стала несколько спокойнее полноводнее. Вобще Косью наверное самая мощная река этих мест, т.к. в нее вливается просто огромное количество более мелких рек, водопадиков, ручьев, которые имеют весьма красивые и звучные названия, к примеру реки Вангыр, Нидысей, Окаель, Залазаель и многие другие. Надо сказать, и многие попавшиеся по пути горы имели необычные и красивые названия. Не описать здесь всего, к сожелению, даже малой доли тех впечатлений. Не передать словами.. Это надо видеть, слышать и ощутить.
Путь по реке занял несколько дней, протяженностью он был порядка 140 км.
Скальные выходы берега Косью, словно барельефы, изображающие события миллионолетней давности, происшедших в этих необыкновенных краях.
Источник
Где то там далеко за уралом возле леса у тихой реки
БОРИС РЫЖИЙ. В КВАРТАЛАХ ДАЛЬНИХ И ПЕЧАЛЬНЫХ…(Избранная лирика. Роттердамский дневник)
Дмитрий Сухарев[1]. Влажным взором (Предисловие)
Сразу и вдруг
Идея этого издания принадлежит театру «Мастерская П.Фоменко», перед тем в театре родился спектакль «Рыжий», а рождение спектакля было вызвано впечатлением, которое произвели на коллектив театра песни Сергея Никитина[2] на стихи Бориса Рыжего. Сам Никитин за вечер общения с этой поэзией стал её пленником на годы. Похожее чуть раньше случилось с другим композитором-бардом — Андреем Крамаренко[3], у него тоже немедленно возникло неистребимое желание петь Бориса Рыжего и нести его поэзию в народные массы. Что ни говорите, этот неоднократно подтверждённый феномен скоростного пленения удивителен. Тот же механизм сработал со мной: стихи Рыжего, увиденные в «Кулисе» (было такое приложение к «Независимой газете»), стали родными прежде, чем я дочитал подборку до конца. Свидетельства можно множить. Вот фрагмент письма, полученного мной из Архангельска от поэта Александра Роскова[4]:
«Стихи Бориса Рыжего я открыл для себя совершенно случайно: бродил как-то по литературным сайтам в Интернете, и вдруг…
После этих строк я, можно сказать, перевернул весь Интернет, вытащил из него всё, что было там Рыжего и о Рыжем».
Поэт Илья Фаликов[5] описывает свой случай так: едва прочитал — и тут же выдвинул Рыжего на премию, и её ему тут же дали, несмотря на обилие номинантов. «Я говорю о премии Антибукер, которой его отметили в качестве поощрения за дебют 1999 года, — пишет Фаликов. — Сейчас незачем умалчивать: да, это я выдвинул его, найдя в знаменской подборке совершенно не известного мне автора нечто большее стихописание».
Нечто большее, очень хорошо. Но всё-таки — что именно? Чем пленителен? Сложный вопрос. Должен предупредить: простых не будет.
А что такого особенного в его стихах?
«А что такого особенного в его стихах?» — спросила девица с телеканала «Культура».
Чем дольше думаешь, тем трудней ответить. В тот раз я ответил сразу, запись сохранилась, вот расшифровка.
По-видимому, есть нечто особенное, поскольку разные люди, которые считаются авторитетами в поэзии, говорят: да, Рыжий выделяется во всём поколении. Спросите хоть Кушнера, хоть Рейна, да и многих других — все говорят в один голос. Если попробовать объяснить… Могу попробовать.
Нужно закрыть глаза на второстепенное, хотя оно-то и лезет в глаза: на имидж, который он себе создавал, на его смерть, почему она случилась, зачем была нужна. Не многовато ли матерщины. Потом этот Свердловск, который живёт в его поэзии. Почему он не похож на реальный Екатеринбург? Всякие такие вопросы — они интересны, но отвлекают от сути. Есть, по-моему, три главные вещи.
Во-первых, он соединил концы. Понимаете, после того как рухнул Советский Союз (и даже до того), очень большую развели при помощи зарубежных доброхотов пропаганду, что у нас в советскую эпоху ничего хорошего не было. Ни музыки, ни литературы — ничего. Это враньё, но на многих оно повлияло. И возникла целая генерация молодых поэтов, которые даже не знали, какая великая была у нас поэзия. Не знали, не читали, не желали читать. Поверили лукавой схеме: «Серебряный век — эмигранты — Бродский».
Рыжий на враньё не купился, у него было замечательное знание предшественников, редкостно замечательное.
Для него оставались значимыми и поэты Великой Отечественной (в первую очередь Борис Слуцкий), и поэты тридцатых годов (больше других Владимир Луговской).
Лишая культуру контекста, обрекали её на погибель. Рыжий убедительно восстановил контекст. Это первое.
Второе. Мне кажется очень важным, что Рыжий продлил ту линию русской поэзии, которую называют некрасовской. Я имею в виду поэзию милосердия, сострадания, когда страдание другого волнует поэта сильнее, чем собственное. Этого у нас почти ведь не бывает, поэтам свойственно испытывать жалость к себе. А тут…
Полвека назад Илья Эренбург задел тогдашнего читателя за живое, написав в «Литературной газете», что Некрасову прямо и непосредственно наследует никому тогда не известный поэт-фронтовик Борис Слуцкий. В самом деле Слуцкий, у которого фашисты убили близких, мог писать милосердные, исполненные живого сочувствия стихи даже о поверженном враге — о захваченном разведчиками «языке», об эшелоне с пленными итальянцами… Полузабытая тема сострадания была мощно реабилитирована.
Теперь Рыжий наследует в этом Слуцкому:
Урки, пропойцы, наркоманы и менты — они для него люди, они кочуют по его стихам, их можно любить, понимать, жалеть. Это огромная редкость
И третье — Рыжий перечеркнул тусовки. Это первым отметил Дмитрий Быков, который сразу после смерти Рыжего опубликовал дельную статью о его творчестве. В отсутствие крупных имён у нас развелось изобилие амбициозных литературных кучек. Я имею в виду не кружки любителей и не литературные объединения, а именно кучкующихся квазипрофессионалов. Каждая такая кучка считает себя могучей, провозглашает гениев собственного разлива. Так вот, всё это стало ненужным. Знаете: висят, пляшут в воздухе комариные стайки, а махнёт крылами орёл — и нету. Сами тусовки этого, может быть, ещё не осознали, но дело сделано, и общая литературная ситуация неизбежно изменится.
Не стану отрекаться от сказанного тогда перед объективом, но есть ощущение недостаточности. Тогдашнее второстепенное уже не кажется таким. Выбор между реальным Екатеринбургом и «сказочным Свердловском» — не пустяк. Имидж — слишком вялое слово, чтобы выразить то, что Сергей Гандлевский назвал «душераздирающим и самоистребительным образом жизни». Мы к этому непременно вернёмся, а пока — ещё один фрагмент из уже упомянутого письма моего архангельского собрата. Александр Росков как бы ответил на вопрос, заданный мне в том интервью, и ответил по-своему.
«Мои привязанности в поэзии, — написал он, — широки: наряду с Есениным я люблю Пастернака, с Рубцовым — Бродского. Рыжий в моём понимании встал с ними плечом к плечу, правда, он не похож ни на кого из этой четвёрки, не зря же назвал себя “отцом новой традиции”. У каждого времени — свой поэт. Рыжий — поэт смутных 90-х лет двадцатого века, стихи его — зеркальное отражение этого десятилетия. Трагедия Рыжего, может быть, в том, что он одной ногой стоял в том, советском времени, а вторую не знал, куда поставить. Творчество его напрочь лишено надуманности, вычурности, красивостей. Его стихи — правда. Они читаются легко, они просты для восприятия. И недаром же сказано, что всё гениальное — просто. Я не побоюсь назвать Бориса Рыжего — гением. Кто знает, как бы развивался его талант в дальнейшем, но уже того, что написано, хватит для подтверждения гениальности поэта: Рыжий встал на моей книжной полке рядом с перечисленными выше поэтами, и в последнее время я чаще других беру в руки именно его стихи».
Сухарев (Сахаров) Дмитрий Антонович (род. в 1930 г.) — поэт, автор мюзиклов, переводчик, признанный классик авторской песни.
Источник
Там, где тихо воркует река. Стихи Текст
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
© Николай Тарасов, 2021
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Тихая речка
Речка тихая лентою синей
Оживляет лесные края.
Для меня ничего нет красивей,
Чем родная сторонка моя.
По знакомой тропинке у речки
Поброжу поутру в тишине.
Эти милые сердцу местечки
Снова радость дарить будут мне.
Фото Бориса Гоголева
Там, где тихо воркует река
Там, где тихо воркует река,
Небосвод в седине нынче синий,
От дорог столбовых далека
Мне родная сторонка России.
Молодая красавица – осень
Янтарем мягко красит леса.
В бабье лето хрустальная просинь
Осветляет слегка небеса.
Закурлыкали вновь журавли,
В позолоту березка одета.
Словно сладкую песню любви
Допевает ушедшее лето.
За деревнею сена стога
Снова манят гулять за околицу.
Там туманы ласкают луга,
И за речкою солнышко клонится.
На прозрачные дали бескрайние
Опускается осени тишь.
Только ветра порывы случайные
Изредка́ нежно треплют камыш.
На озерах на стаю утиную
Полюбуюсь вечерней порой
И обтянут в кустах паутиною
Поспешу до заката домой.
От лугов до деревни полями
Мне короче покажется путь.
Колоски, что не сжаты местами,
Незаметно заставят взгрустнуть.
Фото Сергея Краева
Опустился в низины туман
Опустился в низины туман,
Ночь укутала лес в тишину,
С темнотой начинает роман
И рисует над речкой луну.
Положил я бревешко в костер.
Потянуло дымком на меня.
Будем долго вести разговор
На лугу, у ночного огня.
Нам приятно подарят тепло
Прогоревшие угли костра.
На душе хорошо и светло.
Помечтаем с тобой до утра.
Август яблоки к Спасу несет.
Не поют уже птицы в лесу.
Время к холоду скоро свернет
И златую подарит красу.
Уплывет лето в синюю даль.
С ним умчатся былы́е мечты.
Но меня не застанет печаль,
Потому что всегда рядом ты.
Фото Валерия Милютина
Лето теплое вдаль убегает
Лето теплое вдаль убегает,
И нежаркими стали деньки.
Скоро осень уже наступает,
Загрустили в полях васильки.
Снова дождь зачастит по округе,
В желтизну окунутся луга.
Прокричат журавли о разлуке,
Зимовать полетят на юга.
Колоски от несжатой пшеницы
На окраинах дремлют полей.
Запоздалых ромашек ресницы
Томно ждут теплоту полудней.
Пошалил мелкий дождь на опушке,
Ветерок пробежал озорной.
И в лесу молодые волнушки
Приподнялись над сонной травой.
Подарил август щедро подарки
Деревенским фруктовым садам.
Чудный запах от яблочек сладких
Завитал по окрестным дворам.
Дышит легкой прохладою вечер,
И туман опустился седой.
С темнотою небесной повенчан,
Белый месяц встает над рекой.
Фото Валерия Милютина
Бабье лето пришло
Было небо недавно укрыто свинцовыми тучами.
Осень плакала мелким несносным дождем.
Дни казались холодными, серыми, скучными.
И гулял за околицей ветер над желтым жнивьем.
Бабье лето пришло, но на лето совсем не похоже.
Акварелью раскрашены кроны осенних лесов.
И с его красотою теперь настроение схоже.
Поубавилась грусть из осенних загадочных снов.
Укрывает дорожки в лесу пожелтевшей листвою.
Паутинки плывут над просторами сжатых полей.
Так спокойно вокруг этой чудной осенней порою.
Из-за рощи доносится жалобный крик журавлей.
Поутру тишина, скоро солнце взойдет над рекою.
Отражают спокойные воды лесов желтизну.
У березок пройду до реки неприметной тропою.
До весны провожая тепло, незаметно взгрустну.
Фото Валерия Милютина
Листопад золотой, унеси все печали
Здесь, на юге, тепло, тихо падают листья,
А в Сибири зима завернула пургу.
Я любимого жду, без него нет мне счастья,
Но сегодня увидеть его не смогу.
Он уехал домой, в край далекий, холодный,
И увез в своем сердце деви́чью любовь.
Я осталась у моря, и гудок пароходный
Мне о встречах напомнил и букетах цветов.
Листопад золотой, унеси все печали,
Успокой мое сердце и меня не волнуй.
Пусть любимый уехал в сибирские дали,
Но я помню горячий его поцелуй.
Завтра снова листва будет падать с деревьев,
И прольется с небес солнца луч золотой.
Будет солнечный день, у кого-то веселье,
И звучать вдалеке будет ритм заводной.
Вы, метели шальные и холодные дали,
Сберегите родного, сохраните любовь.
Пусть разлука у нас и сейчас я в печали,
Но я верю, что встречу любимого вновь.
Фото Веры Тарасовой
Возле леса за сельской околицей
Возле леса за сельской околицей
В перекатах воркует река.
И старушка в избе Богу молится
За сынков и ее старика.
Дождь осенний идет, не кончается,
Одинокое моет окно.
Огонек у лампадки качается —
Освещать ему лик суждено.
Кот чернявый улегся за печкою,
Где пучки с валериана-травой,
И поводья с узорной уздечкою
На гвозде, над его головой.
Сапоги возле двери с корзиною
Отдыхают от сбора грибов.
И стена у кровати с картиною,
Где медведи в лесу меж снегов.
Мерно тикают старые ходики,
Сквозь молитву, над самым столом.
«Где ж теперь вы, сыночки-соколики?
Что же вы позабыли свой дом».
Шелестит тихо осень листвою
Шелестит тихо осень листвою,
Засыпая тропу под ногами.
Я сегодня встречаюсь с тобою.
Знаю, осень, останешься с нами.
Посветлела с березами роща.
Умиляет своей красотою.
Ветерок ветви мягко полощет
И поет над моей головою.
Разукрасила осень деревья
Желтоватым и красным цветами.
Меж березок иду как с похмелья —
От природы пьянею с годами.
Закружил над сторонкой лесною
Листопад в ритме танца цветного.
Золотой укрывает листвою
Все тропинки села мне родного.
Отчего ты грустить заставляешь,
В красоте утонувшая осень?
И печаль на душе навеваешь.
Я прошу, не тревожь меня очень.
Ты мне лучше деньков подари
Не дождливых, а самых приветных.
И волшебную дверь отвори
В мир мечтаний, по-летнему светлых.
Фото Сергея Краева
Когда тебе шестнадцать лет
Струится с неба лунный свет.
На звезды смотришь ты, мечтая.
Тебе сейчас шестнадцать лет,
И жизнь в расцвете молодая.
Ах, эти юные мечты,
Заботы, мысли и надежды!
Вот волосы уж красишь ты
И носишь модные одежды.
Так много ты должна понять,
Что хорошо, а что не очень.
Решения правильно принять,
Чтоб путь твой выбранный был точен.
Тогда исполнятся мечты,
И жизнь наполнится цветами,
И радугами красоты
Мир расцветет под небесами.
И пусть тебе шестнадцать лет,
И многое пока не ясно,
Но это только лишь рассвет —
Жизнь интересна и прекрасна!
Фото Сергея Краева в обработке Николая Тарасова
Расплескались волшебные краски
Расплескались волшебные краски
В листопадном осеннем лесу,
И дождей моросящие маски
Оттеняют природы красу.
Нотки грусти в осеннем романсе
Нарушают в лесу тишину,
И березки в красивом убранстве
Обнажают свою белизну.
Ветерок разгулялся на воле,
У калины колышет наряд.
Журавли через сжатое поле
К лету теплому клином летят.
Уже зябко на улице стало.
Моросит за оконным стеклом.
Время легкой прохлады настало.
Захотелось укрыться мне в дом.
Посижу я у старенькой печки.
Посмотрю на поленья в огне.
Ах, родные для сердца местечки,
До чего же вы до́роги мне!
Выйду в поле, где сжата пшеница.
Мне откроется чудный простор.
Край родимый нередко мне снится.
Не хочу я ни моря, ни гор.
Только ты, дорогая сторонка,
Продолжай дальше радовать глаз.
Детский смех раздается пусть громко,
И живи ты, как прежде, сейчас.
Фото Дениса Логиновского
Загрустили у поля березы
Загрустили у поля березы,
Ветви прячут за желтой листвой.
И на травах туманные росы
Поутру на лугах за рекой.
Призадумались что-то рябины,
Примеряют красивый наряд.
Грозди красные, с детства любимы,
Сочным цветом повсюду горят.
На полоске несжатой пшеницы
Колоски желтизной налили́сь.
И кружа́т перелетные птицы —
Видно, к югу лететь собрали́сь.
Небо с дымкою кажется блеклым.
Дует свежий с реки ветерок,
Но порою по-летнему теплым
Выдается осенний денек.
Тишина над родной стороною.
На лугах поредела трава.
Скоро осень пред долгой зимою
Завоюет повсюду права́.
На душе стало чуточку грустно.
Может, лета ушедшего жаль.
За родной деревенькою русской
Красит осень чудесную даль.
Источник
Радкевич Владимир. Стихи про Урал, Прикамье и уральскую природу
Владимир Радкевич (24.04.1927 — 07.06.1987) – пермский поэт, посвятивший большинство своих стихов Уралу, Прикамью, нашей природе.
Родился в городе Белом Смоленской области. В 1941 году с семьей эвакуирован в Башкирию. В 1949 году окончил историко-филологический факультет Пермского государственного университета. В разные годы работал инспектором областного отдела культуры, заведующим сельским клубом, литсотрудником в газетах, корреспондентом областного радио. В 1947 году начал печатать свои стихи, а в 1959 году стал членом Союза писателей СССР.
Приведем здесь лишь некоторые из его стихи про Урал и природу.
ПЕРМСКАЯ ЗЕМЛЯ
В камской зелени и сини
Жил и в грозах, и в тиши
Город в глубине России —
В глубине моей души.
Был он крут, не обессудьте!
Только, судя по всему,
Он поэтом был — по сути,
По призванью своему.
Не торжественною одой,
А лирической строкой
Он связал свои заводы
С Камой, небом и тайгой.
Так что, видимо, с рожденья
Все мы ходим, пермяки,
Под высоким напряженьем
Той лирической строки.
Молодым пришлась по вкусу
Крутизна такой земли,
Где к заводу или к вузу
Эти улицы вели.
Был я молод в самом деле,
Но остались позади
Азиатские метели,
Европейские дожди.
И курлычет по-над Пермью
Журавлиная тоска,
И роняют в Каму перья
Перистые облака.
Я живу, теряя близких,
После всех моих потерь
Ты одна по-матерински
Мне в глаза посмотришь.
УРАЛОЧКА
Под утро пала изморозь
На улицы села.
Березовая изгородь
От инея бела.
За Камой дымка вьюжится
Прозрачно и легко.
Поблескивают лужицы
Сиреневым ледком.
А по весенней наледи,
Помедлив у ворот,
Нарядная, как на люди,
Уралочка идет.
Высокие ботиночки,
Шагает налегке —
Родная до родиночки
На беленькой щеке.
Со мной почти что рядышком
Вздохнула и прошла
И лишь задела краешком
Сердечного тепла.
Но разве мало этого?
На то и есть она —
С морозными рассветами
Уральская весна!
ЧЕРДЫНЬ ВЕЛИКАЯ
Чердынь,
Чердынь Великая,
Чем же ты велика?
Дремлет, старчески всхлипывая,
Колва-река.
В дреме той иль в бессоннице
Время мечется вспять.
Под копытами конницы
Камни вопят.
Разгулялись ушкуйники.
Рать вогульскую гнут.
Соболиные шкурки,
Как женщину, мнут.
По становищу шастают,
Ткнув кистень за кушак.
Алексею Тишайшему
Будет добрый ясак!
Время древнее, гулкое,
Не меня ль ты зовешь?
Лучше стрелы вогульские,
Чем в приказе правеж!
Кровью руки омоются.
Но, крестом осеняя,
Стефан Пермский помолится
В тишине за меня.
Очи вороном выпиты.
И ни зги в темноте.
Буквы русские выбиты
На скорбной плите,
И плывет с облаками
Звон в четыре струи.
И дома белокаменны,
Как кости мои.
Этой ночью в гостинице
Я заснуть не смогу.
Лес на Чердынь не двинется —
Чердынь двинет в тайгу!
Сдвинут парни российские
Годы, горы, миры —
Словно пули трассирующие,
Вдоль по трассе костры!
Видно, так предначертано,
Чтоб, сквозь время струясь,
Кама около Чердыни
С Печорой слилась.
Здесь с лесным заточением
Свыклась Колва-река.
Тихо моет течением
Камни, кости, века…
Но отбросив подробности,
Я из прошлого рвусь.
Кровью слились народности
В великую Русь!
СТАРАЯ ПЕРМЬ
Пермяки – соленые уши!
Соль на потном тряпье рубах,
Да отчаянный звон полушек
По окраинам, в кабаках.
Возле Камы в глухих кварталах
На помине в ночи легка,
Как преданье, еще роптала
Кровь товарищей Ермака!
Ни поветрий, ни песен новых,
Лишь дороги в Сибирь, на Югру.
И, сутулясь, дрожал чиновник
На уральском сквозном ветру.
Трактом дрожки тряслись с имений,
С мясоеда – за балом бал.
Обольстительный дух пельменей
Над дворами Перми витал.
И, предчувствуя сытый отдых,
На перины, как на насест,
Пермь влекла своих жен дородных
И грудастых своих невест…
Но с восходом на мировую,
Багровея, не шел закат,
И ложились на мостовую
Тени будущих баррикад.
То, изведав любое лихо,
Смутно грезил про Пятый год
Отгороженный Егошихой
Мотовилихинский завод.
Отсюда, с горного Урала,
Ко славе страстию дыша,
Россия руки простирала
И шла на бреги Иртыша.
Для славы той, не для богатства,
В трудах надсаживая грудь,
Здесь не купцы, а рудознатцы
В тайгу прокладывали путь…
И ныне так же, как и прежде, —
Хотя от всех границ вдали, —
Урал остался порубежьем,
Опорой матери-земли.
В тайге за ржавые болотца,
За гребни скал и глыбы льда
Бесстрашно, как землепроходцы,
Идут на Север города.
Край дальних, трудных расстояний!
Во мгле нахмуренных ночей —
То вспышки северных сияний,
То вспышки доменных печей.
Рассвет над новою Россией
Здесь в каждом новом деле жил,
Рожден раскованною силой
Земных и человечьих жил.
Недаром мощью исполина,
В поту, в огнях, в лесах стропил,
Две части света воедино
Урал навек собой скрепил!
Источник